На фото:Здание построено в стиле конструктивизма 30-х годов из красного кирпича и по форме напоминает паровоз. Автору в детстве оно напоминало кремлевскую стену. || Фото из архива автора

На фото: Автор помнит выдвижной, катящийся на роликах экран и сцену для выступления артистов. || Фото из архива автора

Фойе выводило ребенка в просторный зал, где под Новый год устанавливали огромную ель. || Фото из архива автора

В редакцию поступили воспоминания о жизни актюбинцев в 1970-

80 годах. Думаем, они будут интересны тем, кому небезразличны история и культура Актобе, кто помнит события и людей, упомянутых в мемуарах, и кто просто ценит хорошую грамотную речь. Автор посвящает свою работу «родителям, в назидание потомкам». Редакция же особенно рекомендует его всем, кто помнит ещё советский Актюбинск.

Посвящено нашим родителям, в назидание нашим потомкам! Навеяно 2-м и 3-м фортепианными концертами С.Рахманинова.

1. Этот дом пришел ко мне сначала вместе с запахом! Каждый его зал, кабинет, каждый его закуток был для меня сектором определенного запаха. И так как я еще был мал, чтобы запомнить все взрослые названия каждого участка, то я для себя решил, что буду ориентироваться по запаху. Домище непонятной формы и архитектуры казался мне какой-то крепостью; из красного плотного гладкого кирпича, он своим фасадом больше напоминал кремлевскую стену, чем Дом культуры железнодорожников города Актюбинска. С какого угла на него ни посмотри, он отовсюду разный. И только потом, спустя много лет я узнал почему. Его выстроили в виде паровоза. У него даже была «труба», внутри которой скрывались конструкции театральных декораций! Но паровоз это здание напоминало очень отдаленно, и то, только если смотреть на его фасад, остальные же ракурсы раскрывали все новые и новые места, где хотелось побывать, но там почему-то всегда было заперто. В общем, там было на что посмотреть. А главное – было что понюхать.

« При входе в ДКЖ тебя обдавало запахом просторного фойе с зеркалами, запахом свежевымытого пола, запахом старого дерева, который доносился от разнообразных дверей, и еще массы отдельных мимолетных нот каких-то ароматов, душков, оттенков и букетов.

Сворачивая от входа направо, ты попадал в помещение перед кассой, где за полуовальным окном, вырубленным в массивной стене, сидела тетя Наташа и продавала зеленовато-голубоватые билеты на утренний сеанс мультфильма «Ну, погоди»! Наталья Федоровна Картамышева была бабулей моего одноклассника Венки и хорошей приятельницей моей мамы, которая работала там же, в ДКЖ, бухгалтером. Поэтому в глубоком дет­стве в кассу я ходил нечасто, меня пропускали и без билета. В этом предбаннике пахло бумагой, людьми, камнем и вообще, пахло, скажем так, не очень. Пошарахавшись тут и насмотревшись на разнообразные буквы, начертанные на стенах заботливой рукой местных талантливых хулиганов «Хрюка», «Булы», «Шефа» и «Гурама», я шел дальше.

Пройдя дальше и оказавшись уже на противоположной стороне фойе, можно было открыть дверь и подняться по лестнице туда, где работали разнообразные кружки, в основном посвященные музыке. Сюда ходила играть на аккордеоне моя подружка по пионерскому лагерю «Дружба» Жанка Воль. В кабинете, заставленном стульями, стояло пианино и запахи там были какие-то более возвышенные, нежели те, что были в обычных школьных классах. Оно и понятно – музыка! Пройдя по лестнице еще выше, ты мог оказаться в коридорах, ведущих на балконы кинозала. Но забравшись на самый верхний, третий ярус балконов и войдя в этот полумрак, ты сразу понимал – обычным кинозалом это место назвать нельзя. Это был одновременно и театр с настоящей сценой и декорациями, и площадка с отличной акустикой, где могли с успехом выступать и певица Ирина Понаровская, и известнейший танцовщик Махмуд Эсамбаев. Жанна как-то рассказывала, что в 1986 году прославленный пианист Святослав Рихтер во время своих гастролей по КазССР выбрал для своего концерта именно зал ДКЖ. Звук в полуовальном помещении зала был просто обалденный.

Здесь был и кинозал с выдвижным, катящимся на роликах огромным экраном, и сцена для выступления артистов, поэтов, фокусников и гипнотизеров. По вине последнего мне пришлось поваляться на деревянном полу этой сцены. Заезжал как-то один грузный мужчина и давал представление о силе мысли, слова и гипноза, ну а я как самый любопытный ребенок поперся на сцену в качестве подопытного.

С верхнего балкона внутренности зала выглядели наиболее таинственно. Свет горел только на сцене, а на боковых ложах, у массивных дверей тускнели только лампочки красно-желтого дежурного освещения. Огромная люстра, свисающая во мраке прямо перед тобой, и странноватый сетчатый потолок создавали ощущение нереальности и таинственности.

Здесь пахло творчеством и радостью, смертью и жизнью. Завороженный, я долго мог смотреть вниз, в бездну, где скрывались ряды кресел, перекрестиями разделенные на проходы.

« Я старался запомнить все очертания, чтобы спуститься вниз и увидеть уже реальную картину мира! Один! В этом огромном зале. Над ним! Как будто я и весь творческий мир у меня под ногами в своем устрашающем великолепии. И тишина. Полнейшая.

Если бы я тогда знал, кто такой Бетховен, я бы себя непременно им почувствовал. Нанюхавшись и начихавшись от пыли, так как на балконы людей пускали крайне редко, и уборка там производилась реже, я шел обратно, вниз, по лестнице. На моей памяти весь огромный зал ДКЖ был битком набит людьми, включая полный аншлаг на балконах второго и третьего этажей только один раз, когда показывали индийский фильм «Месть и закон».

Выйдя обратно в фойе, я сразу оказывался у соседней двери, которая постоянно была закрыта, но я с завидным постоянством дергал за ручку в надежде, что когда-нибудь эта таинственная притягательная дверь откроется, и я найду за ней то, чего не видел никогда в жизни. И все мечты мои осуществятся и не будет на земле мальчика более радостного, чем я. Там я найду клад Монте-Кристо, сокровища Али-Бабы, алмазы Снежной королевы, овчарку, велосипед и кожаный мяч на шнуровке! Ищущий, да обрящет: по прошествии лет так десяти, в один прекрасный морозный вечер за драку на танцах в нашем ДКЖ меня подвели именно к этой двери. Сокровищ я за ней не увидел. Велосипеда тоже. А увидел я там милиционера, который записал мои данные и чуть ли не пинком выпихнул наружу, где меня уже препроводили в автобус ППМ (передвижной пункт милиции). В той комнате пахло ограничением свободы, табаком и вином «Агдам».

И вот шел я мимо «волшебной» двери дальше. Мелкий совсем, шел между колоннами, кривляясь зеркальным отражениям и обходя их по различным восьмеркообразным траекториям. Фойе выводило меня в просторный зал, где под Новый год устанавливали огромную ель. Тогда, когда деревья были большими, мне эта елка казалась самым большим деревом, какое я когда-либо видел, и тем самым ощущения волшебства новогоднего утренника возрастали до небес! Но перед тем как поставить елку в центр, весь паркет зала, который тоже был уложен елочным шагом, преобразовывался до неузнаваемости. Буро-темный, местами с оттенками болотного торфа, он отодраивался специальными металлическими сетками-скребками до самой свежей древесной желтизны, затем его просушивали и покрывали специальной мастикой, после чего ждали еще пару дней, пока она впитается, и его натирали до блеска. После всех процедур и проветривания он становился светло-оранжевым. Затем вносили барыню-ель, которая своей сочной лесной зеленью очень эффектно вписывалась в оранжевость паркета, и принимались наряжать ее самыми разнообразными игрушками. Тут тебе были не только традиционные нынче шары! Здесь в ход шли и стеклянные шишки, и разноцветные сосульки, и сапожки, и свечки, и фонарики, и светофорчики, и часики, и избушки, и птички, и медвежата, и зайчата, и ежики, и клоуны, и, конечно же, космонавты; волнами расходились разноцветные стеклянные гирлянды, похожие на бусы, и гирлянды из бумаги со сказочными героями, в общем, разнообразию не было границ. Навершием новогодней елочки была красная звезда, с лампочкой внутри. В те времена красная звезда вызывала только праздничное настроение. Внизу ставили Дедушку Мороза со Снегурочкой из прессованной, покрытой лаком ваты, и мне казалось, что они были одного со мной роста. Ватою же изображали снег у подножия дерева. Поверх игрушек развешивали гирлянды с цветными лампочками и уже после обсыпали новогоднюю красавицу серпантином и обвивали сверкающим дождем. Коридоры и фойе вдоль стен, ближе к карнизам, также украшались еловыми ветками; на панелях стен развешивались дет­ские рисунки и плакаты, посвященные новогодним праздникам, а поперек проходов, под потолком, натягивались гирлянды разноцветных ламп...

« А запах! Какой там стоял аромат... Головокружительный! Несочетаемое сочеталось в запах детства и счастья. Свежее дерево, мастика, запах настоящей ели, запах нагретых лампочек на елке и осветительных цветных ламп по периметру зала.

Много лет спустя, всего один раз в жизни я как-то уловил подобный аромат, находясь в казарме своей роты, когда мы натирали пол мастикой, а командир возьми да и принеси елочку, которую рубанул в тайге для своей дочки. Головокружение погрузило меня в иную реальность, я на время выбыл из повседневности армейского быта и оказался на руках своего отца, у этой самой елки, с подарочным мандаринчиком в руках. Машина времени существует.

Мальчики-зайчики, девочки-снежинки, запах папье-маше от маски, запах апельсинов, которые я видел только на Новый год, запах огромной шоколадки «Гулливер», запах серы от хлопушек, до сих пор все это волнует мой повзрослевший нос. Вот такой у нас аромат паркетного зала клуба железнодорожников.

Но я шел дальше, туда, к волшебству, к таинству, к Мельпомене.

По утрам двери в кинозал всегда были открыты и абсолютно никого в нем не было. Из залитого солнцем просторного жаркого фойе я входил в темноту и прохладу зала, где сердце мое замирало, глаза, не сразу привыкающие к темноте, поворачивались к сцене, и от ее желтого, теплого света на детской душе становилось спокойнее. Я уходил в самые дальние ложи, чтобы оттуда, из темноты, посмотреть на далекую и торжественную сцену и охватить взглядом весь зал. Облокотившись на широкие перила, которые были обшиты плотной бордовой тканью, я вдыхал воздух, пытаясь уловить что-нибудь характерное, но особого запаха в нем не различал, да оно мне было и не нужно, этот зал глубоко врезался в память и без запахов, для себя я его определил одним словом: сказка. »

Начало. Продолжение в следующих номерах